ТРАНСФОРМАЦИЯ ДЕБАТОВ О ПОЛОВОМ НЕРАВЕНСТВЕ
Фрагменты книги: Sandra Bem. The Lenses of Gender. Yale University Press, 1984.
P. 176-196.
Загадка различия
Разделенность человечества на две половины положила начало спорам, не дающим покоя уже 150 лет, о неравенстве женщин, о том, являются ли мужчина и женщина принципиально одинаковыми или принципиально разными. Этот вечный вопрос о различии полов препятствует достижению согласия по социальной политике даже среди феминисток, потому что, являясь неразрешимым сам по себе, он породил еще целый ряд неразрешимых различий. Эти различия можно выделить, отвечая на три следующих вопроса: В чем причина неравенства женщин?
Какова наилучшая стратегия уничтожения неравенства женщин? Что мы имеем в виду, говоря о женском неравенстве, каково его определение?
В современных культурных спорах неравенство женщин обычно определяется одним из двух причинных факторов, к которым нельзя относиться как к исключительным. Доступ к экономическим и политическим ресурсам закрыт для женщин самой политикой и практикой во всех странах, подвергающих дискриминации даже тех женщин, условия жизни которых близки к условиям жизни мужчин; с другой стороны, биологические, физиологические и исторические различия женщин и мужчин, особенно их физиологический конфликт между карьерой и семьей, приводят женщин к выбору, который несовместим с созданием карьеры, который делает невозможным доступ к экономическим и политическим ресурсам, и в этом случае некого винить в неравноправии женщин; и все-таки здесь отсутствует согласие по вопросу о необходимости принятия каких-либо мер.
На первый взгляд может показаться удивительным то, что дали недавние экономические исследования: женщины, как группа населения, сегодня находятся в таком же экономически неблагоприятном положении в США, как и в 1960 гг. Единственной подгруппой женщин, демонстрирующих значительный экономический прогресс, является подгруппа, состоящая из молодых, белых, незамужних и хорошо образованных женщин. При этом, остальные женщины выделены в группу работающих на самой низкооплачиваемой работе или в условиях частичной занятости. В целом выходит, что женщины все еще получают 65% или около того от заработка мужчин. Хотя это устойчивое женское неравноправие после 30 лет действия антидискриминационных законов частично представляется как свидетельство того, что сама дискриминация не так уж и важна, и если и имеет место, то вследствие выбора самих женщин. Я считаю, что устойчивое неравенство женщин является свидетельством неадекватности в понимании того, как на самом деле осуществляется дискриминация женщин.
Еще с тех пор, как Верховный Суд в деле Мюллер против штата Орегон (190
постановил, что протекционное законодательство может быть использовано для компенсации женщинам их "потери в борьбе за средства к существованию", в центре дебатов по гендерной политике в вопросе искоренения женского неравенства определились две противоположные стратегии. 1). Гендерный нейтралитет, также известный как “гендерная слепота”, провозглашает, что никакие различия ни могут делаться на основе пола. 2).Специальная защита женщин, также известная как “чувствительность к половым различиям”, утверждающая, что должны быть выработаны специальные постановления, касающаяся каждого рабочего места, которые обеспечили бы женщинам компенсацию их биологической и исторической роли заботы о детях.Гендерно нейтральный подход был так популярен потому, что согласовывался с тремя важными факторами, которые тогда стремились донести до внимания общественности: 1) в результате дискриминации, базирующейся на половых различиях, женщинам долгое время было отказано в равной правовой защите, которая должна быть гарантирована всем гражданам четырнадцатой поправкой к Конституции США; 2) защитное законодательство, долгое время разрабатывавшееся для защиты женщины на ее рабочем месте, больше ущемляло их, чем помогало; и 3) женщины изначально умны, ответственны и способны поддержать себя, если им, в такой же степени как мужчинам, предоставляется возможность это делать, и они вовсе не являются от природы неполноценными, как это традиционно представляют законодатели и судьи.
Тем не менее в конце 1970-х – начале 1980-х г.г., борцы за равные права поняли, что гендерная нейтральность настолько уравнивает различия в жизненной ситуации мужчин и женщин, что, как стратегия она помогает лишь той небольшой части женщин, которые живут в тех же условиях, что и мужчины, в то же время очень мало дает, если дает что-либо вообще, тем, кто "заперт" на низкооплачиваемой работе ситуацией, предопределенной их полом, тем, что они жены и матери. И не только это. Если в свидетельствах о разводе бездушно и формально следовать принципу гендерного нейтралитета, то это на самом деле принесет вред женщинам в том смысле, что этот принцип предполагает наличие у женщин одинакового с мужчинами потенциала в зарабатывании на жизнь, а, следовательно, меньшую нужду в алиментах. Рассматривая положение этой очень большой группы, женщины высветили все недостатки гендерного нейтралитета и таким образом вернули в центр внимания вопрос о специальной защите.
В это время сторонники специальной защиты поддержали не специальные ограничения для женщин, вопрос о которых ставился в деле Мюллер против штата Орегон, а вместо этого - специальные льготы для женщин. В частности, они предложили политику в отношении занятости, направленную на то, чтобы сделать возможным для женщин совмещать высокооплачиваемую работу с материнством; политику обязательного страхования отпуска по беременности и гарантированного возвращения на работу в конце этого отпуска; оплату дней отсутствия на работе по болезни ребенка и даже субсидии на уход за ребенком. Хотя требование такого специфически полового подхода к организации рабочего места не мыслилось во времена гендерной "слепоты" к поправкам в отношении равных прав, оно вовсе не было исключительным, потому что это также было то время, когда фактически все небольшие группы серьезно отстаивали ценности плюрализма и необходимость принятия во внимание различия, включая даже физически немощных людей, которые, наконец, стали получать специальный доступ к тем основным направлениям в американской жизни, в которых они нуждались.
В 1990-х гг. необходимость поддержки такого рода специальных льгот сократилась, поскольку встретила серьезное сопротивление. Поддержка шла в основном от тех феминисток, которые видели, что гендерный нейтралитет провалился и хуже того, этот принцип требовал принятия женщинами мужских прав, чтобы он могло быть осуществлен в мире оплачиваемой занятости. Сопротивление шло от других феминисток и от неофеминисток.
Феминистки, оказавшие сопротивление, считают, что специальная защита слишком нивелирует женщин и усиливает старый сексистский стереотип, что женщины как группа изначально не способны конкурировать с мужчинами успешно, пока их специфические нужды не будут компенсированы специальным обеспечением. Неофеминистки, оказывающие сопротивление, с другой стороны, не видят оправдания для специальных мер помощи группе, чье экономически и политически не выгодное положение вытекает не из дискриминации, а от собственного решения посвятить свое время и энергию детям, а не карьере. Эти неофеминистки решают вопрос так: имеет смысл предотвратить возможный вред, наносимый женщинам работодателями, но совсем не имеет смысла обязывать работодателя предпринимать особые меры, чтобы помочь женщинам избежать дискриминации в условиях рынка.
Со времени проведения первого Верховного Суда в 1908 г. вопросом, вызывающим споры, является вопрос о защите биологической и исторической роли женщины как матери, но с 1960-х гг. не меньшие споры вызывает вопрос о других формах специальной защиты. Я имею в виду специальную защиту против утонченной и косвенной дискриминации, защиту, которая осуществляется посредством двух сходных политик: сравнительной ценности и предпочтения при найме на работу. Сравнительная ценность вытекает из обязанности платить одинаковую зарплату мужчинам и женщинам, выполняющим одинаковую работу и обязанности; платить одинаковую зарплату мужчине и женщине в случае, если они выполняют разные работы, сравнимые по ценности. Предпочтение при найме на работу вытекает из запрета в отношении дискриминации женщины и обязывает работодателя в случае, если на рабочее место претендуют мужчина и женщина одинаковой квалификации, принять на работу женщину; и политика найма должна быть нацелена на принятие на работу определенного процента женщин за определенное время. Поставленные таким образом задачи могут, в свою очередь, поощрять использование квот для резервирования рабочих мест исключительно для женщин.
С точки зрения сторонников этих двух политик, сравнительная ценность и предпочтение при найме на работу обязательны, потому что дискриминация нацелена не на женщин как таковых, а на любую и каждую отдельную женщину со своей историей рабочих отношений, различными видами работ, которые выполняют женщины, как отдельная группа, а не мужчины. С точки зрения оппонентов этих политик, предпочтение при приеме на работу несправедливо лишает ни в чем не повинных мужчин равных возможностей, является насилием над наиболее священным принципом гендерного нейтралитета и сравнительно таким же насилием над еще одним незыблемым американским принципом – правом работодателя устанавливать заработную плату в соответствии с требованиями свободного рынка.
Те, кто считают дискриминацию результатом женского неравенства, предлагая гендерный нейтралитет в качестве лекарства, подчеркивают сходство между мужчинами и женщинами; те же, кто причину женского неравенства видят в выборе самой женщины и лекарством считают специальные льготы, подчеркивают различия между мужчинами и женщинами. Такое деление на сходство и различие снова указывает на два противоположных определения женского неравенства, когда одна группа видит мужчин и женщин играющими одинаковую роль и дома, и на работе, а другая группа считает, что женщина должна придти к тому, что будет иметь точно такой же уровень экономического благосостояния или справедливости, как и мужчина, несмотря на сохранение их традиционных ролей – главы дома для мужчины и матери для женщины.
Неудивительно, что подобная концепция женского равенства была популярна в то время, когда дискриминация, гендерная нейтральность и поправка о равных правах доминировали в дискуссии феминисток, и приветствовалась концепция психологической андрогинности. В этом феминистки видели единственный эффективный способ положить конец сексистским стереотипам в отношении женщин и их дискриминации, которая неизбежно порождается стереотипами: в отмене гендерных различий раз и навсегда. Это означало продвижение будущей идеи андрогинности, когда мужчина и женщина имели бы не только одинаковый уровень экономического и политического могущества, но одни и те же права, обязанности и даже одни и те же роли.
Хотя первоначально только антифеминисты были против определения равенства как одинаковости на том основании, что это приведет к разрушению роли женщины в доме, со временем многие феминистки пришли к той же точке зрения. Определить женское равенство как сходство с мужчинами, утверждали они, равносильно тому, что сказать, что историческая роль женщины и ценности, которые она представляет, не являются ценностями вообще.
<...>Недавно феминистки сконцентрировали внимание на разделении другого рода. Это разделение хорошо прочитывается в ответе на следующий вопрос: достаточно ли одинаковы в своих целях, нуждах, опыте женщины разных рас, классов, религий, сексуальных предпочтений, этносов и даже национальностей, чтобы создать своего рода группу по политическим интересам, которая, возможно, имела бы единую программу социальных изменений, или же женщины различных групп настолько отличаются друг от друга, что может быть лишь небольшая или вовсе никакая причина для единства, и таким образом отсутствует почва для единого феминистского решения вопроса о женском равенстве?
Несмотря на различия между женщинами, историк Эстел Фридмен красноречиво защищает закономерное продолжение феминистской борьбы: "В исторический момент, когда категория "женщина" продолжает предполагать ограниченный доступ к материальным ресурсам, уязвимость перед психологическим или физическим оскорблением и отсутствие представительства в политике..., мы должны избегать тенденции присвоения себе как ложного единства полов, так и развенчания отсутствия единства внутри нашего пола, чем это есть в действительности" . Иначе говоря, если феминистки не дадут себе увязнуть в утверждении еще одного тупикового деления, они не должны позволять их вновь найденной оценке различий между женщинами подрывать далеко идущий феминистский проект создания социального мира такого типа, в котором категория "женщина" уже не будет подразумевать категорию "неравенство".
Все сказанное, тем не менее, оставляет открытым вопрос: как могут феминистки развернуть своего рода дискуссию о гендерной политике, которая сделает возможным в обществе, где доминируют мужчины, создать, в конце концов, такой социальный мир? Другими словами, как могут американцы переступить через все неразрешимые разделения, которые поражали даже феминистские дискуссии в течение 150 лет? Мой ответ: эти разделения могут быть преодолены, и согласие в гендерной политике может быть достигнуто, если определенный уровень различий между мужчиной и женщиной будет принят как аксиома, и отправная точка дискуссий перенесется таким образом от различий самих по себе к изменениям в отношении положения женщины в социальных структурах общества, настолько андроцентричных, что они не только трансформируют различия между мужчинами и женщинами в неблагоприятную для женщин сторону, но и маскируют за гендерным нейтралитетом мужские стандарты.
К вопросу о гендерной нейтральности: распространение андроцентризма
В 1994 г. Катрин Маккиннон, исследующая правовые аспекты феминизма, раскрыла правовой миф гендерного нейтралитета, чего никто другой до нее не делал. Хотя она никогда не использовала термин “андроцентризм”, ее основные доводы были идентичны представленным в этой книге: мужчины и женщины отличаются друг от друга по многим биологическим и историческим характеристикам, что, в конечном счете, является причиной всех аспектов женского неравенства - от ущемления в оплате труда до изнасилований. Все это происходит не из-за различий между мужчиной и женщиной, но в силу того, что социальный мир организован таким образом, что перспектива в нем есть только у мужчин, что о нуждах мужчин автоматически заботятся, в то время как специфически женские нужды рассматриваются или как отдельные случаи, или вообще не принимаются во внимание... Цитата из Маккинон: “Фактически каждое качество, отличающее мужчину от женщины...положительно компенсируется обществом. Мужская физиология определяет большое количество видов спорта; их нужды определяют автострахование и страхование здоровья; их социально спроектированные биографии определяют требования к рабочим местам и образцы успешного продвижения карьеры; их перспективы и интересы определяют качества, необходимые для получения стипендий; их опыт и устремления определяют понятие заслуг; их видение мира определяет искусство; их военная служба определяет гражданство; присутствие их в семье определяет понятие “семья”; их невозможность жить друг с другом - их войны и их правления - определяют историю; их образ определяет бога; их гениталии определяют секс...” .
<...> Из всех андроцентричных институтов, приведенных в списке Маккиннон и считающихся типично гендерно нейтральными, пожалуй, ни один не несет такой ответственности за отказ женщинам в праве использовать экономические и политические ресурсы США, как структура занятости. Многие американцы могут подумать, что сфера занятости гендерно нейтральна, что определенная дискриминация женщин носит незаконный характер, но на самом деле она так основательно организована в интересах работника-мужчины, имеющего жену, которая заботится о доме и детях, что различия между мужчинами и женщинами трансформировались в широчайший ущерб интересам женщин.
Представьте, насколько иначе был бы устроен социальный мир, если бы вокруг не было мужчин (воспроизводство населения каким-либо образом продолжалось бы) и большинство рабочих, включая тех, кто работает на высших уровнях в правительстве и промышленности, определенный период своей взрослой жизни были бы беременны или заботились о детях. В этом случае вся система осуществления трудовой деятельности настолько очевидно нуждалась бы в приведении ее в соответствие с вынашиванием и рождением детей, что создание институтов, координирующих эти два аспекта жизни, стало бы само собой разумеющимся. Были бы оплачиваемые дни по уходу за больным ребенком, оплачиваемое время по уходу за маленькими детьми и соответствие, а не несоответствие, как сейчас, рабочего дня со временем пребывания детей в школе. Возможно, была бы другой вся организация рабочей жизни, когда нормой являлись бы не 40-часовые или более рабочие недели от начала трудовой деятельности до старости, а переход от рабочей недели меньшей, чем 40 часов, - в период, когда дети еще маленькие - к сорокачасовым и более рабочим неделям, когда дети вырастают.
Урок такого альтернативного решения должен быть ясным. Биологическая и историческая роль женщины как матери не ограничивает доступ к экономическим и политическим ресурсам. Его ограничивает андроцентрический социальный мир, который институциализирует только один механизм координации оплачиваемой работы с обязанностью быть родителем: иметь дома жену, которая заботится о детях.
Эта институционная пустота влияет на различные группы женщин по-разному. Например, матери, имеющие маленьких детей и работающие полный рабочий день, кроме самых богатых, находятся в постоянном напряжении, потому что им надо найти приличное и доступное место, где ребенку был бы обеспечен надлежащий уход, а в Америке это чаще всего недостижимо. Кроме того, им каждый день приходится вставать до рассвета, чтобы отвести маленьких детей в детские учреждения и потом вовремя придти на работу. Они все время беспокоятся, чтобы старшие дети не попали в беду, пока они находятся одни до и после школы, и все время боятся, как бы не объявили перерыва в занятиях в школе, или не подхватили бы дети простуду, потому что в этом случае им нужно будет либо оставить ребенка на целый день одного, либо пропустить работу. Приводит в отчаяние еще и мысль, что при существующем плачевном состоянии детских учреждений в США, их дети почти наверняка не получат того нежного и любящего ухода или вдумчивого, внимательного воспитания, которые обеспечили бы они, если только могли бы позвонить себе остаться дома, пока дети маленькие.
При подобных трудностях не удивительно, что женщина, вышедшая замуж за мужчину с потенциально высоким заработком, часто принимает решение помочь мужу заработать как можно больше до того, как родятся дети, чтобы вместо совмещения работы и семьи, она могла бы остаться дома хотя бы до тех пор, пока дети ни пойдут в школу, а после выбирают такую работу, которая позволяла бы координировать рабочее время со школьным расписанием. Эта очевидно рациональная организация может прекрасно работать в финансовом отношении долгое время, если семейная пара не распалась. Но если супруги разводятся, что часто случается с семейными парами в Соединенных Штатах, каждая мелочь из этих потенциальных заработков, в которые эта пара вкладывала все в течение своего супружества, перейдет к мужу, а жена останется практически в том же положении, в каком она была до вступления в брак, и ей будет очень сложно поддерживать себя.
На жизнь двух оставшихся групп женщин в американском обществе также самым драматическим образом влияет отсутствие институциональной поддержки, координации между семьей и работой. Первую группу составляют те сильно ориентированные на карьеру женщины, которые не видят иного способа сделать карьеру, кроме как остаться бездетными. Эта жертва не требуется от мужчины, у которого в любом случае есть возможность достигнуть вершин карьеры. Резкий контраст составляет группа, в которую входят матери-одиночки, находящиеся на пособии, которые культурно заклеймлены, потому что им не удалось заполучить в дом кормильца, тогда как им просто необходима какая лишь угодно институциональная помощь, чтобы они могли осуществить свои самые насущные потребности как родительницы и добытчицы. Подчеркивание необходимости институциональной помощи в координации семьи и работы может показаться еще одним примером специальной защиты в интересах женщин. Вовсе нет. Это призыв к американцам признать, наконец, что социальные институты не отражают нужды и чаяния и женщин, и мужчин, а направлены на удовлетворение нужд и чаяний исключительно мужчин. Это призыв к американцам преобразовать свои социальные институты таким образом, чтобы они основывались на опыте как мужчин, так и женщин и ни один из полов не получал бы автоматически ни преимущества, ни ущемлений своих интересов в социальной структуре.
Беременность - образцовый пример женского опыта, который должен быть принят в расчет институционально, если концепция гендерного нейтралитета как включения опыта обоих полов, еще имеет смысл. Беременность имеет особый статус по двум причинам: первая – только женщины могут испытывать состояние беременности, и она оказывает такое значительное влияние на физическое состояние, что если этот факт не будет институционально принят во внимание, то это автоматически даст преимущество мужчинам и ущемит интересы женщин. Вторая – хотя институциональное игнорирование беременности часто оправдывается тем, что в ущемленном положении оказываются только те женщины, которые добровольно выбрали беременность, беременность не может рассматриваться исключительно с точки зрения выбора ее самими женщинами. Более того, беременность не может быть исключительно вопросом женского выбора для общества в целом, государство имеет особый интерес в том, чтобы сделать ее привлекательной для всех женщин, включая ту группу женщин, которая выбрала для себя стерилизацию.
Почти таким же прагматическим женским опытом как беременность и роды, является ежедневная ответственность по уходу за ребенком. Для обеспечения институциональной поддержки, которая дала бы матери такую же, как и отцу, возможность получать зарплату, необходимо пересмотреть само понятие "работа" и его значение. Необходимо, чтобы дело выращивания и воспитания следующего поколения призналось бы делом столь же ценным, каким сейчас является производство какой-нибудь продукции, вносящее вклад в рост национального продукта. В условиях доминирования андроцентричных ценностей в культуре подобный проект предполагал бы, что уровень оплаты профессионального ухода за ребенком должен быть гораздо большим и то, что детьми, пока они маленькие, матери будут заниматься дома, жертвуя ради этого своей карьерой, общество рассматривало бы по той же шкале, по какой сейчас рассматривается служба в Вооруженных Силах. В таком случае женщинам, которые приносят подобную жертву на благо всего общества, надо платить за их усилия и оказывать им помощь при переходе их в "цивильную" экономику, как это предусмотрено сейчас 9I Биллем в отношении отслуживших свой срок военных. Эта исключительная модель гендерного нейтралитета очень важна не только в рассмотрении вопроса различий между мужчинами и женщинами, но и в вопросе различий между разными группами женщин, дебаты о которых недавно угрожали выработке единого феминистского подхода к проблеме неравноправия женщин. Да, эта модель допускает, что женщины разных рас, классов, сексуальных предпочтений и т.д. имеют в определенной степени разные нужды и разный опыт, но это не должно рассматриваться как большая угроза и непреодолимое препятствие на пути к единому феминистскому решению женских проблем, большая, чем различия между мужчинами и женщинами, стоящие на пути к женскому равноправию. Вопрос не в том, существуют ли различия между женщинами: конечно, существуют. Вопрос в том, приведут ли феминистский анализ и предложения к тому, чтобы сложился, наконец, достаточно эффективный способ противостоять методам, при помощи которых андроцентрические социальные структуры систематически ставят различные группы женщин в невыгодное для них положение.
<...> В этом анализе трансформирования андроцентричными институтами различий между мужчинами и женщинами в ущемление интересов женщин можно выделить три фундаментальных урока, тесно связанных с вопросом окружения, в котором находится человек. Эти три урока изложены в предыдущих главах книги.
Первый урок, прямо вытекающий из главы, посвященной биологической существенности, заключается в том, что как бы ни казалась биология сильна и детерминантна, ее влияние каждую минуту определяется окружением, в котором находится субъект. Аспект биологической взаимосвязанности, который я хотела подчеркнуть ранее, связан с возможностью освобождения человеческого тела при помощи различных культурных изобретений от того, что ранее казалось предопределенным человеческой биологией. Отсюда мой интерес к таким биологическим инновациям как антибиотики, замораживание, контроль над рождаемостью, детское питание. Главное, что я хочу подчеркнуть – это не сила культурных инноваций для освобождения, а сила культурных изобретений для дискриминации, в особенности, сочетание власти социальных структур, поставивших во главу угла мужчину, с биологией, которое "естественно" и автоматически дает преимущество мужчинам и ущемляет интересы женщин.
Читая лекции в Университете, я поняла, что точная аналогия хорошо помогает понять, что имеется в виду. Я, например, привожу аналогию с одной их моих персональных характеристик, которая ставит меня в определенной степени в невыгодное положение. На этот раз это не моя принадлежность к женскому полу, а мой маленький рост (так получилось, что я не выросла более 5 футов, 9 дюймов). Представьте себе сообщество, сплошь состоящее из таких же маленьких людей, как я. Кое-где в США бытует мнение, что маленькие люди не могут быть пожарными, потому что они недостаточно высоки и сильны для такой работы. В таком случае возникает вопрос: в том сообществе маленьких людей все дома, в случае чего, должны сгореть? Да, если мы - маленькие люди - вынуждены будем использовать тяжелые приставные лестницы и шланги, специально сконструированные для больших людей. И нет, если мы (будучи такими умными, какими бывают люди небольшого роста) сконструируем приставные лестницы и шланги, которыми смогут пользоваться и маленькие, и высокие люди. Мораль здесь очевидна: маленький рост – это не проблема, проблема в том, что маленькие люди принуждены действовать в социальных структурах, существующих в интересах высоких людей.
Второй урок, прямо вытекающий из главы о строительстве личности, - в том, что в таком важном вопросе, как искоренение всех форм дискриминации женщин, демократическое общество (такое, как Соединенные Штаты) осуществляет принуждение не непосредственно силой, а созданием институтов, которые невидимо и автоматически прокладывали путь к выработке ранее не имевшихся стандартов поведения для определенной группы людей в определенное время и в определенном месте. Важность такого подхода, как институциональное подталкивание людей к изменению стандартов поведения, можно видеть на примере жизни таких сообществ, как моя Итака или Нью-Йорк, где новые законы и исполнительные институты были внедрены для такого насущного дела, как сбор и сортировка мусора. До внедрения сортировки большинство членов сообщества никогда и не думало об этой сортировке, те же немногие, которые сами сортировали свой мусор до того, как была объявлена эта программа, могли очень немного сделать в этом отношении, другие поступали так, как раньше – выбрасывали весь мусор в мусорные ящики, которые еженедельно вывозились на городские свалки, что с введением программы стало квалифицироваться как неправильное поведение.
Сейчас, когда сортировка мусора узаконена и осуществляется посредством всевозможных мусоронакопителей для разных видов мусора, отношение к ней меняется изо дня в день. Сортировка, может быть, не настолько еще естественное дело, но она перестала быть настолько трудной для осуществления, чтобы ей занимались лишь некоторые сторонники этого дела. Аналогично, если женщины когда-нибудь будут иметь свою законную долю в экономических и политических ресурсах США, то социальные институты должны быть устроены таким образом, чтобы упростить для любой женщины сочетание ответственности материнства с оплачиваемой работой, как это произошло в Итаке и Нью-Йорке в отношении сортировки мусора.
Третий урок того, как андроцентричные институты трансформируют различия между мужчинами и женщинами в ущемление интересов женщин, виден из главы, посвященной андроцентризму. Он заключается в том, что такие гендерно нейтральные институты, какие могут появиться сейчас в Америке, делают неприкрытую дискриминацию женщин незаконной, но фактически андроцентризм настолько пропитал все общество, что даже институты, не подвергающие женщин открытой дискриминации, - такие, как законы о самообороне, - должны рассматриваться как изначально подозрительные.
В начале этой главы было сделано предположение, что культурные дебаты о половом неравенстве увязли в невозможности разрешить этот вопрос, а причина этого в том, что все всегда, так или иначе упирается в вопрос о половых различиях. Теперь должно быть ясно, что рассмотрение вопроса в рамках андроцентризма поможет перешагнуть эту ограниченность.
Решим для начала, происходит ли ущемленность женщин в их экономических и политических интересах от половой дискриминации или их личного выбора. Сфокусировав этот вопрос и его решение на тезисе об андроцентризме, мы увидим, что вышеизложенный выбор перестает быть взаимоисключающим. Скорее, один из основных способов осуществления половой дискриминации в американском обществе заключается в том, чтобы заставить женщину сделать свой жизненный выбор в таком андроцентричном социальном мире, который предоставляет совсем немного институциональных механизмов координации работы и материнства. Институциональный вакуум, в который помещены женщины, заставит их самих искать способы такой координации, что далеко не гарантирует женщинам продвижения на рынке труда без огромных эмоциональных усилий с их стороны. Ирония здесь, к сожалению, заключается в том, что в культуре настолько мало понимания того, до какой степени систематический характер носит дискриминация, что очень часто неверно определяется ее причина – не андроцентричные институты, а "вылазки феминисток".
Рассмотрим теперь, какая же стратегия прекращения женского неравенства лучше – гендерный нейтралитет или специальная защита. Если придерживаться тезиса об андроцентризме, то эти стратегии не выглядят больше противоположными. Наоборот, существующие институты настолько основательно организованы с точки зрения андроцентической перспективы, что для них единственным способом даже близко подойти к гендерной нейтральности в том, чтобы общество, наконец, предоставило женщинам пакет специальных льгот, который всегда представлялся мужчинам и только им. Зная, насколько всегда широки и глубоки были специальные привилегии для мужчин, в интересах нейтралитета нужно сделать специальные льготы для женщин такими же широкими и глубокими, чтобы они включали не только страхование чисто женских состояний, но и такие вещи, как субсидии по уходу за ребенком, сравнительно достойную оплату традиционно женских видов деятельности и даже предпочтение при найме тех, кто трудился на традиционно женских работах. Для людей, которые все еще не понимают, что андроцентричные социальные институты конституируют мужские привилегии и мужской опыт, эти предложения граничат с упорствованием в своих заблуждениях. Они базируются на концепции групповых, а не индивидуальных прав. Но определение понятия гендерной справедливости исключительно сточки зрения индивидуальных прав имеет смысл только после того, как игровое поле, о котором всегда говорят мужчины, в конце концов, было бы выравнено настолько, чтобы и мужчины, и женщины имели все групповые права. Сейчас эти групповые права есть у мужчин и только у них.
<...> Рассмотрим, наконец, дебаты по вопросу о том, должно ли половое равенство определяться с точки зрения равенства или одинаковости, с точки зрения того, должна ли женщина играть ту же социальную, что и мужчина, должна ли иметь тот же уровень экономической и политической власти, традиционно продолжая играть другую роль – жены и матери. Если рассматривать проблему с точки зрения концепции андроцентричности общества, то вопрос, должны или нет мужчины и женщины играть одинаковые или разные роли, не является вопросом вообще. Скорее всего, вопрос в том, повернут ли андроцентичные институты ролевые различия между мужчинами и женщинами в сторону экономического и политического ущемления положения женщин как группы, и что надо помешать им сделать это как можно скорее. Таким образом, остается один вопрос: должны ли быть устранены ролевые различия между мужчинами и женщинами, и этот вопрос будет рассмотрен ниже.
К вопросу об утопии: распространение гендерной поляризации.
<...> Сейчас я хочу перейти от андроцентризма к гендерной поляризации и защитить утопическую точку зрения, в соответствии с которой гендерная поляризация, как и андроцентризм, настолько всецело разоблачена, что кроме узко биологического аспекта, такого как репродукция, - различия между мужчиной и женщиной ни в культурном, ни в психическом планах не рассматриваются. Эта утопия является спорной, так как бросает вызов фундаментальному постулату о различиях психологической и половой природы женщин и мужчин, а также она не укладывается в то, что сейчас доминирует в американских феминистских теориях – представление о том, что женщина стоит в центре всех событий и процессов.
Гендерная поляризация – это организация социальной жизни вокруг различий между мужчинами и женщинами: изобретение культурных связей между полами и любые другие аспекты человеческой практики, включая моду, социальные роли и даже способы выражения эмоций и переживания сексуальных желаний. Соответственно, разоблачение гендерной поляризации требует разделения всех этих культурно сконструированных связей и сокращения всех различий между мужчинами и женщинами до узкого круга, в основном имеющего отношение к биологическим, репродуктивным различиям. При полной гендерной деполяризации биология пола стала бы "минимально присутствующей" в социальной жизни . ...Вернее сказать, что разница между мужчиной и женщиной не будет величиной, вокруг которой крутится культура, что, в свою очередь, означает, что эти концепции максулинности, феминности, андрогинности, гомосексуальности и бисексуальности так же ушли бы из культурного сознания, как ушли сейчас концепции эротизма с "гетеро-окрашенными глазами" или "гомо-окрашенными глазами" или "би-окрашенными глазами".
Выделю две оценки гендерной поляризации <...>. Первая вытекает из моей глубокой гуманистической озабоченности тем, как гендерная поляризация препятствует мужчинам и женщинам в полном развитии их человеческого потенциала; другая – специфически феминистская озабоченность тем, что гендерная поляризация приводит к андроцентризму.
В соответствии с гуманистической оценкой, которая в конце 1960-х - начале 1970-х гг. была популярна среди таких, как я, теоретиков андрогинности, разделение человеческого опыта на маскулинный и феминный сужает человеческий потенциал, по крайней мере, в трех связанных друг с другом отношениях.
Первое – гендерная поляризация скорее представляет мужчин и женщин однородными, чем допускает расцвет в социальной и культурной жизни того, что естественно составляет разницу между полами, и того, в чем у них существуют совпадения. Кроме того, эта однородность не совпадает с американской ценностью свободы выходить за границы таких произвольно очерченных характеристик как пол, раса, каста.
Второе – гендерная поляризация разделяет не только людей, но и способы их связи с миром на маскулинный и феминный, оставляя таким образом вне определения и вне концепции не только андрогинный тип людей, которым уделяли такое внимание феминистки, но и андрогинный способ отношения с миром, который, как часто кажется, схватывает самую суть человеческого существования. Возьмем, например, разделение на основе гендерной поляризации между мужской автономией и женской соединенностью. Хотя все люди всегда и везде одновременно и разделены, и объединены, так же как они всегда взаимосвязаны и взаимонезависимы как члены человеческого сообщества, ни одна концепция в гендерно поляризованной культуре не отражает обе эти стороны человеческого существования. Возьмем, например, гендерно-поляризованное разделение между мужчиной рациональностью и женской эмоциональностью. Хотя человеческая психика устроена так, что человек одновременно и рационален, и эмоционален, ни одна концепция в гендерно поляризованной культуре не отражает этот факт.
Наконец, гендерная поляризация настолько драматически усиливает значение того, что значит быть женщиной или мужчиной, что в результате появилась парадоксальная культурная концепция: идея быть "настоящими" мужчиной и женщиной в противовес чисто биологическому понятию мужчины и женщины. Эта парадоксальная концепция, в свою очередь, делает как мужчин, так и женщин уязвимыми в том отношении, что их женское и мужское начала не могут рассматриваться как безусловные, но вместо этого являются предметом, над которым надо работать, защищать от потерь, которые могут быть в результате неверного поведения мужчин и женщин. Культура не выработала сходной концепции "ностоящего" человека, потому что у людей нет сравнимого чувства опасения относительно того, соответсуют ли они понятию "настоящий" человек, когда они гуляют, или играют, или едят, или думают, или занимаются любовью. Они просто делают то, что их биология позволяет им делать.
Суть отрицания гендерной поляризации в том, что гендерная поляризация превращает мужчину и женщину в карикатуру и таким образом отказывает им в возможности в полной мере использовать свой человеческий потенциал. Суть специфически феминистского отношения к гендерной поляризации в том, что гендерная поляризация помогает и содействует социальной репродукции мужской власти, обеспечивая фундаментальные различия между маскулинностью и феминностью, на которых базируется андроцентризм. Этот андроцентристский аспект гендерной поляризации проявляется на трех уровнях: институциональном, психологическом и идеологическом.
Институциональный уровень гендерной поляризации содействует социальной репродукции мужской власти, разделяя социальный мир на маскулинное владение оплачиваемой работой и феминное владение домом, уходом за детьми, таким образом поддерживая базирующееся на половых различиях разделение работы, принижая необходимость таких социальных институтов, как оплачиваемый уход за ребенком, который дал бы возможность каждому принимать участие и в трудовой деятельности, и заботиться о доме и детях. Такие координационные механизмы останутся ненужными, пока гендерная поляризация убеждает в том, что разные люди, то есть мужчины и женщины, призваны заниматься разными делами. Отсутствие таких механизмов продолжает развивать половую иерархию, отрицая необходимость доступа женщин к экономической и политической власти.
На психологическом уровне гендерная поляризация содействует социальной репродукции мужской власти, разделяя личность на маскулинные и феминные категории, обеспечивая таким образом концепцию психологической маскулинности и феминности, с которой культура с готовностью соотносит андроцентические концепции власти и безвластия. Этот ужасный союз андроцентризма и гендерной поляризации предполагает, что мужчины идентифицируются с господством, а женщины - с подчинением, а тех, кто не склонен признавать эти взаимоисключающие идентификации, культура определяет, как отклонение от нормы.
И, наконец, на идеологическом уровне гендерная поляризация содействует социальной репродукции мужской власти тем, что подсказывает неверный взгляд даже на самые вопиющие примеры полового неравенства, представляя их лишь толькокак как половые различия. Другими словами, гендерная поляризация дает возможность религии, науке, закону, СМИ и т.д. давать рациональное объяснение половому status quo таким образом, что андроцентрическая подоплека его становится невидимой. Поддерживание полового status quo кажется рациональным не только с точки зрения гендерной поляризации; точка зрения биологической существенности (essensialism) развивает дальше идею полового status quo, определяя различия сами по себе, как биологически естественные.
В дополнение к гуманистическим и феминистским аргументам против гендерной поляризации существует моральный аргумент, учитывающий и антигуманный, и антифеминистский аспекты гендерной поляризации. Суть этого морального аргумента в том, что поляризация человеческих ценностей и человеческого опыта на маскулинный и феминный не только держит культуру в тисках мужских представлений о мире, но и в тисках мужской системы ценностей. Моральная проблема состоит в том, что столь сильно поляризованные маскулинные ценности предполагают выбор в пользу войны, а не мира, риска, а не заботы и даже покорения природы, а не гармонии с ней, и если позволить этим ценностям доминировать в принятии решений на уровне социальном или глобальном, то это создаст угрозу того, что люди могут уничтожить не только друг друга, но и планету.
В той основательности, с которой гендерная поляризация внедряется в андроцентические институты, есть и положительная сторона. Она заключается в том, что институциональные изменения, созданные для распространения андроцентризма, неизбежно подвергнут сомнению саму гендерную поляризацию. Рассмотрим сделанное ранее предложение, такое, например, как обеспечение обществом институциональных путей координации работы и семьи. В дополнение к тому, что это - вызов андроцентризму, это институциональное изменение начнет ломать границу между маскулинным миром оплачиваемой занятости и феминным миром дома и заботы о детях. Это также бросит вызов идеи сходства и персонализации тем, что даст женщинам опыт власти и высокого статуса, а мужчинам - опыт воспитания детей и служения другим людям. Хотя другие виды институциональных изменений более прямо коснутся гендерной поляризации, мой собственный взгляд на этот процесс заключается в том, что кроме критического вопроса о прекращении всех форм дискриминации лесбиянок, гомосексуалистов и бисексуалистов, наиболее эффективным путем разрушения гендерной поляризации является разрушение андроцентризма.
В конечном счете, гендерная деполяризация потребовала бы больше, чем социальная революция, включаясь в процесс реорганизации социальных институтов и очерчивая по-иному культурные постулаты. Гендерная деполяризация потребовала бы и психологической революции в наиболее личностном смысле – кто мы и что мы, как женщины и мужчины; потребовала бы глубоких изменений наших чувств относительно осмысления понятия биологического пола и его отношения к психике и сексуальности. Проще говоря, эта психологическая революция заставила бы нас рассматривать биологический факт принадлежности к женщинам и мужчинам так же, как мы сейчас рассматриваем биологический факт нашей принадлежности к человеку.
Перевод Елены Гевелинг