Школа девочек
Добавлено: Ср май 27, 2009 12:29 pm
Школа девочек
-Ты все запомнил? - голос мамы был строгим и не терпящим возражения. Марина и Ира старше тебя и ты должен их слушаться беспрекословно. Всегда и во всем. Если ты будешь непослушным, если хотя бы один раз не сделаешь все, что тебе велят, я разрешаю девочкам наказать тебя так, как они сочтут нужным. И если ты еще хоть один раз вырвешь у них руку, переходя улицу, они сразу же наденут на тебя постромки - ты меня понял? Вот смотри - я даю их Ире и она возьмет их с собой в дорогу.
Ира и Марина - мои двоюродные сестры. Когда происходили эти события, мне было неполных восемь лет, Ире - 11, а Марине -17 и она только что окончила школу. Жили мы в одном подъезде и даже на одной лестничной площадке - дверь в дверь, так что сестрички нянчили меня с младенчества. А поскольку я у мамы был единственный, и воспитывала она меня одна, то помощь сестер и тетки была ей как нельзя кстати. Нельзя сказать, чтобы Маринка с Иришкой относились ко мне плохо или жестоко - вовсе нет. Напротив, они нежно любили меня и баловали до безобразия. Три четверти всех сладостей скармливалось мне, меня одевали и переодевали по десять раз на день, причесывали, кормили с ложечки, со мной играли, меня укачивали, мне дарили игрушки, читали книжки...
Однако была у этой идиллии и оборотная сторона. Во-первых, мне раз и навсегда была отведена роль бесправного младшего - несмышленого младенца, которого нужно оберегать и тетешкать. С годами эта роль не только не изменилась, но и упрочилась. А во-вторых, моя мама очень хотела девочку... Не было дня, чтобы я не слышал от нее: "Эх, если бы не этот краник... Нет, ну посмотри, какой ты хорошенький. Господи, какая из тебя получилась бы девочка. Вот так бы взяла и откусила бы напрочь эту противную игрушку". Если же я был без трусиков - а дома, лет до 11-12, я ходил без них почти всегда, то сожаления эти сопровождались и покусыванием "противной игрушки", иной раз нешуточным, доводившим меня до рева...
Гардероб, из которого вырастали сестрички, их платья и ночные сорочки, их куклы, мишки, наборы игрушечной посуды и мебели и прочее наследство оказались дополнительным соблазном. В результате, первые в жизни брюки я надел в семь лет - утром первого сентября, перед походом в школу. За день до этого, мама, сильно всплакнув, отрезала мою роскошную косу до колен и соорудила мне что-то вроде то ли короткого каре, то ли длинной мальчишеской прически. С непривычки, в брюках и с короткой стрижкой, я чувствовал себя стесненно и страшно неудобно, и дня через четыре позорно описался в классе, на переменке, не сумев справиться с непривычной одежкой. Позору прибавила и помощь Маринки, которую срочно из коридора вызвали девчонки-одноклассницы. Маринка кликнула Иришку, а Иришка сбегала к их маме, тете Наташе, работавшей в той же школе; из группы продленного дня принесли две простыни и два одеяла, а соседка по парте, Света, развязав свой роскошный бант, одолжила ленту в качестве свивальника. Прямо на учительском столе меня, плачущего от испуга и унижения, раздели, обтерли насухо и туго спеленали. Маринкин шарф и пояс от Ирининого пальто довершили дело, превратив меня в хнычущий сверток, который Маринка и ее ухажер Слава отнесли домой. Оказавшись в привычной обстановке я постепенно успокоился, и получив любимого мишку и соску с теплым молоком, совершенно измученный, заснул на руках у Маринки...
История эта имела и последствия. Три одноклассницы: Света, Люда и Катюша взяли меня под свою опеку, защитив от агрессии мальчишек, но вместе с тем и полностью подчинив себе. На переменах они чинно выгуливали меня по школьному двору, держа за руки, или пропустив под мышками длинный шарф, хвастались мной, как дорогой куклой, а делать "пи-пи" и "ка-ка" водили в женский туалет, где заодно позволяли всем своим подружкам подробно рассмотреть, потрогать и обсудить чем именно я отличаюсь от девочки и от других мальчиков. Впрочем, роль живой куклы была мне привычна, я воспринимал ее как должное, без возражений подчинялся и сестрам и одноклассницам, зная, что неподчинение повлечет наказание.
Но вернемся к моей маме, строгим голосом велевшей мне во всем слушаться сестер. Собственно говоря, ее приказ был излишним. Я был на редкость послушным ребенком. И руку у Ирины, переводившей меня через дорогу, я тоже не вырывал - она просто выскользнула, вспотев. Строгость приказания была вызвана тем, что мама, никогда раньше не отпускавшая меня от себя, решила посвятить отпуск ремонту в квартире, а меня отправить на море, доверив присмотр за мной Иринке с Маришкой.
И вот, в день отъезда, три моих повелительницы, усевшись в кресла и поставив меня перед собой, проводили последний инструктаж. Постромки, которые Ира тут же положила в сумку, многозначительно помахав ими передо мной, были мне тоже не в новинку. Сестры надевали их мне на прогулке при малейшей провинности. А инструктаж тем временем продолжался.
- С Мариной поедут ее подруги Вера и Алла,- продолжала мама. Это взрослые девочки, для тебя они - тети. Ты должен их слушаться так же, как Марину и Иру и у них есть такие же права наказывать тебя, как у твоих сестер. Марина, Вера и Алла уже взрослые и у них свои интересы, они не смогут сидеть с тобой все время. Поэтому заниматься тобой будет в основном Ира. Запомни хорошенько - Ира тоже старше тебя и ты должен ее беспрекословно слушаться. Сейчас она соберет тебе игрушки, оденет тебя в дорогу, и мы поедем на вокзал - нам уже пора.
Рюкзачок для игрушек, нести который предстояло мне, стояла уже наготове. По приказу Иры я сдул и уложил в него большой пляжный мяч, набор формочек для песка и приданное для Маши - большой куклы, игры с которой мои сестры всячески поощряли и одобряли. Саму Машу я, повинуясь приказаниям Иры, старательно запеленал, перевязал розовой ленточкой и уложил рядом с рюкзаком. - Теперь оденем тебя,- сказала Ира, потянув за завязку рубашки. Раздевайся. Стянув через голову свою обычную домашнюю одежду - немного не доходившую до колен, тесноватую рубашку в синий горошек, с завязкой сзади, и с длинными рукавами, которые, при необходимости, тоже можно было завязать оставив руку внутри, я остался перед сестрой нагишом. Впрочем, Иры я ничуть не стеснялся. Гм, что же тебе одеть? Это мы уложили... и это тоже,- задумчиво бормотала Ирина, роясь в шкафу. Иди пока пописай перед дорогой, а то сейчас горшок упакуют. Присев на горшок (писать стоя и пользоваться унитазом мне было запрещено раз и навсегда, под угрозой наказания) и, вынеся его в туалет, я получил дорожную одежду: очень кружевные белые трусики и тесные шелковые брючки розового цвета, застегивающиеся сзади (и то и другое - Иринкино наследство). Брючки были явно малы и Ира едва застегнула их на мне. Затем, приказав лечь на кровать, застегнула у меня на лодыжках девчоночьи босоножки на танкетках. Сверху, после некоторого раздумья, была надета очень свободная и очень прозрачная блузка в широкими рукавами, но короткая, оставлявшая открытым пупок. Туалет завершила заколка в волосах (они тебе в глаза лезут!). Критически оглядев свое творение и осведомившись у Марины, осталось ли время до выхода, Ирка разула меня и, снова уложив на кровать, накрасила ногти на ногах ярким лаком. Вошедшая в комнату мама одобрила идею и, взяв меня на руки, подошла к зеркалу.
- Как тебе все же идет быть девочкой, малышка,- сказала она, давая мне разглядеть получившийся результат. Впрочем, скоро ты вырастешь, и с девчачьей одеждой будет покончено, - вздохнула она. В этот момент в прихожей раздался звонок, и я услышал голоса Веры и Аллы. Их багаж уже лежал в машине отца Веры, который отвозил нас на вокзал. Вера, крупная и высокая девушка, видевшая меня впервые, тут же подхватила меня у мамы. А поскольку брючки надетые на мне были очень скользкими, то ей пришлось взять меня двумя руками, как младенца. Грудь у Веры была крупная, с большим темным соском, просвечивавшим сквозь тонкий лифчик, и лежа у нее на руках я подумал о том, что этот сосок скоро окажется у меня во рту. Во всяком случае, Алла, часто приходившая к нам, очень любила вместе с сестрами поиграть со мной в большого младенца. И не только Алла. Младенческие пеленки никак не оставляли меня. Лежать в них я очень не любил, но моего мнения никто не спрашивал. Все подружки мамы и тети Наташи, ожидавшие прибавления семейства, учились пеленать, тренируясь на мне, а после подолгу сидели на кухне, болтая и покачивая "младенца" на руках. И почти все они, включая и мою будущую учительницу Ларису Дмитриевну, давали мне для успокоения пососать грудь. Это меня и вправду успокаивало, и я, вдоволь наревевшись к тому времени, тут же засыпал.
-Ты все запомнил? - голос мамы был строгим и не терпящим возражения. Марина и Ира старше тебя и ты должен их слушаться беспрекословно. Всегда и во всем. Если ты будешь непослушным, если хотя бы один раз не сделаешь все, что тебе велят, я разрешаю девочкам наказать тебя так, как они сочтут нужным. И если ты еще хоть один раз вырвешь у них руку, переходя улицу, они сразу же наденут на тебя постромки - ты меня понял? Вот смотри - я даю их Ире и она возьмет их с собой в дорогу.
Ира и Марина - мои двоюродные сестры. Когда происходили эти события, мне было неполных восемь лет, Ире - 11, а Марине -17 и она только что окончила школу. Жили мы в одном подъезде и даже на одной лестничной площадке - дверь в дверь, так что сестрички нянчили меня с младенчества. А поскольку я у мамы был единственный, и воспитывала она меня одна, то помощь сестер и тетки была ей как нельзя кстати. Нельзя сказать, чтобы Маринка с Иришкой относились ко мне плохо или жестоко - вовсе нет. Напротив, они нежно любили меня и баловали до безобразия. Три четверти всех сладостей скармливалось мне, меня одевали и переодевали по десять раз на день, причесывали, кормили с ложечки, со мной играли, меня укачивали, мне дарили игрушки, читали книжки...
Однако была у этой идиллии и оборотная сторона. Во-первых, мне раз и навсегда была отведена роль бесправного младшего - несмышленого младенца, которого нужно оберегать и тетешкать. С годами эта роль не только не изменилась, но и упрочилась. А во-вторых, моя мама очень хотела девочку... Не было дня, чтобы я не слышал от нее: "Эх, если бы не этот краник... Нет, ну посмотри, какой ты хорошенький. Господи, какая из тебя получилась бы девочка. Вот так бы взяла и откусила бы напрочь эту противную игрушку". Если же я был без трусиков - а дома, лет до 11-12, я ходил без них почти всегда, то сожаления эти сопровождались и покусыванием "противной игрушки", иной раз нешуточным, доводившим меня до рева...
Гардероб, из которого вырастали сестрички, их платья и ночные сорочки, их куклы, мишки, наборы игрушечной посуды и мебели и прочее наследство оказались дополнительным соблазном. В результате, первые в жизни брюки я надел в семь лет - утром первого сентября, перед походом в школу. За день до этого, мама, сильно всплакнув, отрезала мою роскошную косу до колен и соорудила мне что-то вроде то ли короткого каре, то ли длинной мальчишеской прически. С непривычки, в брюках и с короткой стрижкой, я чувствовал себя стесненно и страшно неудобно, и дня через четыре позорно описался в классе, на переменке, не сумев справиться с непривычной одежкой. Позору прибавила и помощь Маринки, которую срочно из коридора вызвали девчонки-одноклассницы. Маринка кликнула Иришку, а Иришка сбегала к их маме, тете Наташе, работавшей в той же школе; из группы продленного дня принесли две простыни и два одеяла, а соседка по парте, Света, развязав свой роскошный бант, одолжила ленту в качестве свивальника. Прямо на учительском столе меня, плачущего от испуга и унижения, раздели, обтерли насухо и туго спеленали. Маринкин шарф и пояс от Ирининого пальто довершили дело, превратив меня в хнычущий сверток, который Маринка и ее ухажер Слава отнесли домой. Оказавшись в привычной обстановке я постепенно успокоился, и получив любимого мишку и соску с теплым молоком, совершенно измученный, заснул на руках у Маринки...
История эта имела и последствия. Три одноклассницы: Света, Люда и Катюша взяли меня под свою опеку, защитив от агрессии мальчишек, но вместе с тем и полностью подчинив себе. На переменах они чинно выгуливали меня по школьному двору, держа за руки, или пропустив под мышками длинный шарф, хвастались мной, как дорогой куклой, а делать "пи-пи" и "ка-ка" водили в женский туалет, где заодно позволяли всем своим подружкам подробно рассмотреть, потрогать и обсудить чем именно я отличаюсь от девочки и от других мальчиков. Впрочем, роль живой куклы была мне привычна, я воспринимал ее как должное, без возражений подчинялся и сестрам и одноклассницам, зная, что неподчинение повлечет наказание.
Но вернемся к моей маме, строгим голосом велевшей мне во всем слушаться сестер. Собственно говоря, ее приказ был излишним. Я был на редкость послушным ребенком. И руку у Ирины, переводившей меня через дорогу, я тоже не вырывал - она просто выскользнула, вспотев. Строгость приказания была вызвана тем, что мама, никогда раньше не отпускавшая меня от себя, решила посвятить отпуск ремонту в квартире, а меня отправить на море, доверив присмотр за мной Иринке с Маришкой.
И вот, в день отъезда, три моих повелительницы, усевшись в кресла и поставив меня перед собой, проводили последний инструктаж. Постромки, которые Ира тут же положила в сумку, многозначительно помахав ими передо мной, были мне тоже не в новинку. Сестры надевали их мне на прогулке при малейшей провинности. А инструктаж тем временем продолжался.
- С Мариной поедут ее подруги Вера и Алла,- продолжала мама. Это взрослые девочки, для тебя они - тети. Ты должен их слушаться так же, как Марину и Иру и у них есть такие же права наказывать тебя, как у твоих сестер. Марина, Вера и Алла уже взрослые и у них свои интересы, они не смогут сидеть с тобой все время. Поэтому заниматься тобой будет в основном Ира. Запомни хорошенько - Ира тоже старше тебя и ты должен ее беспрекословно слушаться. Сейчас она соберет тебе игрушки, оденет тебя в дорогу, и мы поедем на вокзал - нам уже пора.
Рюкзачок для игрушек, нести который предстояло мне, стояла уже наготове. По приказу Иры я сдул и уложил в него большой пляжный мяч, набор формочек для песка и приданное для Маши - большой куклы, игры с которой мои сестры всячески поощряли и одобряли. Саму Машу я, повинуясь приказаниям Иры, старательно запеленал, перевязал розовой ленточкой и уложил рядом с рюкзаком. - Теперь оденем тебя,- сказала Ира, потянув за завязку рубашки. Раздевайся. Стянув через голову свою обычную домашнюю одежду - немного не доходившую до колен, тесноватую рубашку в синий горошек, с завязкой сзади, и с длинными рукавами, которые, при необходимости, тоже можно было завязать оставив руку внутри, я остался перед сестрой нагишом. Впрочем, Иры я ничуть не стеснялся. Гм, что же тебе одеть? Это мы уложили... и это тоже,- задумчиво бормотала Ирина, роясь в шкафу. Иди пока пописай перед дорогой, а то сейчас горшок упакуют. Присев на горшок (писать стоя и пользоваться унитазом мне было запрещено раз и навсегда, под угрозой наказания) и, вынеся его в туалет, я получил дорожную одежду: очень кружевные белые трусики и тесные шелковые брючки розового цвета, застегивающиеся сзади (и то и другое - Иринкино наследство). Брючки были явно малы и Ира едва застегнула их на мне. Затем, приказав лечь на кровать, застегнула у меня на лодыжках девчоночьи босоножки на танкетках. Сверху, после некоторого раздумья, была надета очень свободная и очень прозрачная блузка в широкими рукавами, но короткая, оставлявшая открытым пупок. Туалет завершила заколка в волосах (они тебе в глаза лезут!). Критически оглядев свое творение и осведомившись у Марины, осталось ли время до выхода, Ирка разула меня и, снова уложив на кровать, накрасила ногти на ногах ярким лаком. Вошедшая в комнату мама одобрила идею и, взяв меня на руки, подошла к зеркалу.
- Как тебе все же идет быть девочкой, малышка,- сказала она, давая мне разглядеть получившийся результат. Впрочем, скоро ты вырастешь, и с девчачьей одеждой будет покончено, - вздохнула она. В этот момент в прихожей раздался звонок, и я услышал голоса Веры и Аллы. Их багаж уже лежал в машине отца Веры, который отвозил нас на вокзал. Вера, крупная и высокая девушка, видевшая меня впервые, тут же подхватила меня у мамы. А поскольку брючки надетые на мне были очень скользкими, то ей пришлось взять меня двумя руками, как младенца. Грудь у Веры была крупная, с большим темным соском, просвечивавшим сквозь тонкий лифчик, и лежа у нее на руках я подумал о том, что этот сосок скоро окажется у меня во рту. Во всяком случае, Алла, часто приходившая к нам, очень любила вместе с сестрами поиграть со мной в большого младенца. И не только Алла. Младенческие пеленки никак не оставляли меня. Лежать в них я очень не любил, но моего мнения никто не спрашивал. Все подружки мамы и тети Наташи, ожидавшие прибавления семейства, учились пеленать, тренируясь на мне, а после подолгу сидели на кухне, болтая и покачивая "младенца" на руках. И почти все они, включая и мою будущую учительницу Ларису Дмитриевну, давали мне для успокоения пососать грудь. Это меня и вправду успокаивало, и я, вдоволь наревевшись к тому времени, тут же засыпал.